Психологическое состояние общества в условиях сложного военного времени невозможно оставлять без внимания, ведь именно оно во многом форматирует деятельность отдельного человека. Что уж говорить о целой стране, которая вынуждена жить в страхе перед агрессором и неизвестным будущим. О том, кто и как сейчас проводит психологическую помощь бойцам и населению, «ВЗ» рассказал Сергей Дмитриевич Максименко — действительный член (академик) НАПН Украины, доктор психологических наук, профессор, Заслуженный деятель науки и техники Украины, академик-секретарь Отделения психологии, возрастной физиологии и дефектологии НАПН Украины, директор Института психологии им.Г.С. Костюка НАПН Украины, декан медико-психологического факультета Национального медицинского университета им. А.А. Богомольца.
Сергей Дмитриевич Максименко — действительный член (академик) НАПН Украины, доктор психологических наук, профессор, Заслуженный деятель науки и техники Украины, академик-секретарь Отделения психологии, возрастной физиологии и дефектологии НАПН Украины, директор Института психологии им.Г.С. Костюка НАПН Украины, декан медико-психологического факультета Национального медицинского университета им. А.А. Богомольца.— На Майдане началось возрождение нации. И это был не только патриотический дух и гордость за свою страну — люди убедительно отстаивали права на самореализацию и самоуважение, требуя честного отношения власти к себе. На Майдане сформировалась первая волна человеческого достоинства.
Понимаете, там бушевал адреналин. Для активистов Майдана было характерно состояние, которое в психологии называется «синдромом постэмоциональной вспышки» — когда разумом управляют чувства и эмоции. Это негативно влияло на здоровье, и такие расстройства нуждались в разного уровня помощи. Все понимали, что происходит, но никто не знал, чем все закончится. Многим мы оказывали помощь на месте — в горсовете, палатках на Майдане, в Доме профсоюзов. Но и тогда мы испытывали негатив в свою сторону: мол, помогать майдановцам должны врачи и психотерапевты.
Традиционно со времен Фрейда существует мнение, что лечить и оказывать психологическую помощь может только психиатр. Но это ошибочное мнение, ведь психиатр имеет дело с больной душой и психикой, которая является асоциальной. А на Майдане были совсем другие люди, которые требовали иного подхода и чисто психологических методик. Психиатры слишком зациклены на Фрейде. Я не понимаю, зачем копаться в детстве раненого человека? Или в случае с человеком, который только-только потерял товарища, стоявшего рядом шедшего с ним бок о бок под пули? Им нужна помощь здесь и сейчас! Конечно, такие состояния со временем могут перерастать в свойства и приобретать устойчивый характер. Именно поэтому наша помощь была своевременна. Тогда мы организовали консультативные центры в медицинском университете и в нашем институте психологии. В этом формате работали «горячие линии», которые на волонтерских началах занимались ранеными и теми, кто находился в невротическом состоянии. Тогда люди нуждались в помощи специалистов, которые обладали медицинскими знаниями и имели опыт оказания психологической помощи.
ВЗ Что было общего у майдановцев, которым вы оказывали помощь?
— Им всем была свойственна несдержанность. У многих случались микросрывы нервной системы. Такие люди впадают в отчаяние, агрессию или депрессивное состояние. Скажу, что сепаратисты там были от первого дня. Эти люди втирались в доверие, а потом «сливали» информацию в СБУ. К сожалению. Это также очень подкашивало людей психологически.
ВЗ Продолжили ли медицинские психологи оказывать помощь после Майдана?
— Да, ведь с Майдана все только начиналось — дальше «революция» переросла в настоящую войну. Первыми к нам обратились пограничники с просьбой снять психологическое напряжение у бойцов. Следом поступили заявки от Генштаба Министерства обороны Украины. В свое время мы помогали им организовывать работу института, где готовили психологов и социальных работников для Вооруженных Сил Украины. В заявках звучало, что анализ показал нехватку практических психологов в зоне АТО. Далее просили выделить специалистов для проведения консультативной деятельности. По этому поводу мы вместе с медицинским университетом провели совещание и решили создать «Кризисный центр»: выделили две комнаты и ввели круглосуточное дежурство. Сейчас на таких «горячих линиях» дежурят по три специалиста.
Но нам было понятно, что сами мы не справимся и есть потребность в волонтерах. Это должны быть специалисты, которые обладают нужными в военное время психологическими методиками. Мы разместили на телевидении объявление о наборе таких специалистов и таким образом набрали команду волонтеров. Нужно было сохранить психику людей, чтобы они могли адекватно оценивать ситуацию и под влиянием гнева или патриотизма не подвергались смертельной опасности. Кроме этого, стоит помнить, что взять оружие и пойти в бой — дело не из простых, к этому тоже надо готовиться. Но к этому нужно было подготовить и самих волонтеров, которые должны были ехать в зону АТО. Этим мы и занимались в нашем институте. Вместе с волонтерами готовились и наши сотрудники, которые должны были работать на Востоке страны. После подготовки, по согласованию с кандидатами, отправили в зону АТО первых шестерых человек. Но официально оформить этим специалистам командировки не удавалось, поэтому еще до их отъезда мы командировали своих сотрудников кафедры, кандидатов наук. Среди них — и моя дочь Ксения. А в общем списке насчитывалось уже 24 подготовленных специалиста. Сейчас они отправляются на Восток поэтапно, в зависимости от заявок.
ВЗ Расскажите о первом визите медицинских психологов в зону АТО.
— Часть первой группы поехала в Черкасский гарнизон Днепропетровской области, где шел процесс реабилитации. Другая — в Гончаровский гарнизон Черниговской области, где только готовили бойцов. Наши специалисты жили рядом с бойцами во временных центрах АТО. С теми военными, которые готовились на учениях, нужно было прорабатывать болезненные состояния тревожности за свою семью и желание избежать военных действий. Через страх. Ведь вероятность не вернуться домой довольно большая. Страшно даже офицерам, которые руководят подразделениями, а они еще и должны принимать решения и брать на себя ответственность.
У нас был случай, когда один командир не мог адекватно воспринимать ситуацию из-за жены, которая психологически не могла отпустить мужа. Тогда мы поехали в Крым, где жила семья, пообщались с женой, и в ходе беседы она сама решила поехать с нами в зону АТО — волонтером, чтобы быть рядом с любимым. Вскоре она уже вела активную культурно-просветительскую деятельность на местах: организовывала досуг таким образом, чтобы не дать бойцам сосредоточиться на стрессе. Потом мы получили аналогичное обращение Национальной гвардии. Туда поехала одна наша сотрудница и там уже имела дело непосредственно с действующими бойцами.
Многих из них всколыхнула ситуация с изменой на местах — особенно после случая со сбитым самолетом. Возникло огромное недоверие! Только представьте, каким тяжелым является психологическое состояние воина, который не понимает, откуда ждать нож в спину. С такими бойцами мы проводим тренинги, которые помогают формировать чувство доверия к партнерам по службе. Это, по закону индукции, создает свободное информационное поле — именно оно позволяет бойцу идти в бой, зная, что у него есть защита. Отдельно стоит проблема потери тех, кто воевал рядом. Бойцы обвиняют себя в том, что не смогли спасти товарищей, и даже жалеют, что остались живы сами. И эти «если бы я…» не дают ребятам спокойно жить.
ВЗ Получается, что ваши сотрудники работают со всеми тремя категориями бойцов: теми, кто готовится, кто воюет и кто вернулся на реабилитацию. Скажите, можно ли отследить изменения человеческой психики и личности в течение такого периода?
— Более того, сейчас мы работаем еще и в военных госпиталях с ранеными. Их также не стоит исключать из списка тех, кому нужна помощь. В психиатрическом и неврологическом отделениях Киевского военного госпиталя находится немало бойцов. Само по себе хирургическое вмешательство вызывает бурю внутренних переживаний. Особенно, когда человек остается без конечностей.
ВЗ С помощью каких методик медицинские психологи помогают бойцам?
— Методики разные и зависят от ситуации. Это арт-терапия, снятие стресса методами введения в ту или иную ситуацию, креативная деятельность, которая помогает проявить внутренний мир человека и сделать вывод: устойчивое это отклонение или временное. Далее возможны релаксационные тренинги. Но у нас не хватает инструментальной диагностики.
Например, в США известный доктор медицины, нейробиолог, нейропсихиатр, эксперт по компьютерной томографии мозга Дэниэл Дж.Амен исследует работу мозга с помощью новейших технологий сканирования. Эта методика позволяет отделять эмоциональный компонент личности и работать с ним. А любимого на постсоветском пространстве Фрейда надо использовать в психиатрии и неврологии, где нужно найти точку отсчета, которая спровоцировала ситуацию. В нынешней ситуации следует оперативно предоставлять адекватную психологическую помощь: необходимо сохранить целостную личность, снять травму, облегчить жизнь.
ВЗ Несмотря на активную работу медицинских психологов, вам все равно не удастся охватить всех, кому нужна помощь. Какие последствия можно прогнозировать для украинцев после АТО?
— Конечно, мы работаем только с самыми критическими случаями. А с момента подписания договора о прекращении огня роль медицинских психологов приобретает в обществе еще большее значение и актуальность.
Во-первых, возможно противостояние. То есть нужно готовиться к большой войне, которую трудно выиграть у агрессивно подготовленной годами страны. Я думаю, что они готовились заранее, это для нас, к сожалению, все происходящее — неожиданность. Нужно проводить масштабную просветительскую работу: общество должно быть готовым к войне. Необходимо обмениваться опытом с теми странами, которые уже его имеют (например, Израиль). Во-вторых, надо принять тот факт, что Россия не будет довольствоваться поражением, а захочет реванша. Поскольку мировое сообщество недостаточно искренне с санкциями, есть вероятность, что мы останемся один на один с тяжелой действительностью. В-третьих, вероятный особый статус захваченных регионов. Скорее всего, это будут оккупированные территории, а, следовательно — постоянная угроза для всей Украины. Постоянные террористические акты могут негативно повлиять на психологическое состояние народа. И уже существуют такие факты. В-четвертых, есть много критически настроенных в отношении Украины людей, которые живут здесь, а не на Востоке. Все эти факторы указывают на то, что мы будем жить не один год в довольно не простых обстоятельствах.
Кроме этого будут пытаться освободить оккупированные территории. Необходим Закон «О психологической защите населения», а мы и до сих пор не можем его принять. Я подготовил такой документ, но пока я соберусь идти к Министру — его уже нет! Уже другой… Готовлюсь снова. Смешно и грешно. А закон нужен, ведь люди должны четко понимать, как действовать в различных критических ситуациях, и помочь им должна именно психологическая служба. Сейчас происходит какое-то массовое безумие: дипломы психологов получают все, кому не лень, — и сантехники, и электрики. Приезжают российские «коучи» неизвестного происхождения, собирают по 200-300 человек за день на свои сомнительные конференции и после двух дней работы вывозят из страны по 30-40 тысяч долларов, оставляя после себя тех «специалистов с дипломами». Я написал множество писем всем министрам, которые были при власти, с просьбой запретить такую деятельность. Люди, которые получают сертификаты на таких мероприятиях, иногда никакого отношения к психологии не имеют. Но все эти письма так же, как и Закон «О психологической защите населения», остались без внимания. Все давали «добро», но вопрос с места так и не сдвинулся.
ВЗ Что подразумевается под термином «психологическая защита»?
— Это в первую очередь «самозащита». Психологическая помощь должна быть сильнее даже медицинской. Люди должны понимать, что такое честность и доверять другим, особенно чиновникам. Каждый человек должен полагаться прежде всего на себя, но четко знать, что у него есть защита. Нужна просветительская деятельность, чтобы люди знали, где находится ближайшее хранилище, каски, фонари и т.д. Но все это должно проходить в таком формате, чтобы не запугать людей сиренами, а поддержать и научить жить в условиях военного положения.
Не хочу хвалить израильтян, но они четко знают, где безопасно укрыться за 2 минуты, потому что их этому учили. А нас, наоборот, учили, что Украина никому совсем не нужна. Наши военные резервы поражали! Я был на разоружении 43 армии: эта махина могла поставить на колени весь мир. Ее размели за копейки. Вот и сейчас идет «распродажа» государственных предприятий. Все обесценивается. Так же будет и на Востоке, где почти все разрушено. Насколько честно будут использованы средства, предназначенные на восстановление региона, — большой вопрос. Создавать «карательные отряды» для того, чтобы люди понимали: злодеяния не должны оставаться без наказания? Но о чем говорить, когда у нас не ценят даже человеческий фактор! Прицельно исчезают то Волынский отряд, то Ивано-Франковский, то Львовский, то Луцкий… Почему в так называемые котлы попадают именно самые сильные отряды?..
Медицинская психология требует социального единства и информационной защиты. В государстве есть 25 тысяч психологов. Мы, совместно с медицинским университетом, будем собирать специалистов по регионам — хотя бы в школах — и на местах будем учить их работать с детьми, в семьях которых есть погибшие, пострадавшие или бойцы. Патриотизму нужно учить. Дети разбалансированы: они видят, слышат, а как с этим жить — не знают.
ВЗ Напоследок коснемся вопроса беженцев.
— К сожалению, этот вопрос остается немного в стороне. Мы физически не успеваем. Но я хочу объединить для работы с ним и социальных работников, и священников. Сейчас мы помогаем студентам из семей беженцев, которые перешли к нам учиться. Их надо «выравнивать»: они требуют специальных условий при поселении в общежития и посещении занятий. В будущем, для адекватной работы с переселенцами в рамках Кризисного центра, нужен выезд мобильных групп к местам временного расселения, помощь в процессе социальной адаптации, создание и ассимиляция опыта и жизненных перспектив. Надеюсь, что нам это удастся.
Беседу вела Татьяна ПРИХОДЬКО, «ВЗ»
Психологи спасают бойцов в зоне АТО
Сразу после Майдана в Институте психологии им. Г.С. Костюка был создан Кризисный центр и «Телефон доверия». Поэтому когда к нам обратились из Министерства обороны Украины с просьбой предоставить бойцам психологическую помощь, я решила ехать. За время АТО я побывала в трех местах. Первым был лагерь постоянной дислокации, куда бойцы приехали на передышку после серьезных потерь. Два других места — непосредственно в зоне АТО. Я, конечно, работала не на блокпостах, а в базовых лагерях, где можно оказывать помощь. Нас там было двое: я и младшая коллега. В АТО женщин очень мало: в одном батальоне, с которым мы работали, аж четыре месяца не было ни одного работника женского пола, даже медсестер, поэтому военные просили, чтобы приехали именно женщины. Это хорошо работает в ходе психологической реабилитации: на старшую женщину происходит перенос как на мать, а на младшую — как на женщину.
Для меня эти ребята и впрямь стали родными детьми. Для травмированных людей очень важно, чтобы была возможность выговориться и выплакаться. В одном батальоне минимум восемь из десяти ребят во время индивидуальной работы плакали… Независимо от их возраста, они видели во мне мать и доверяли все, что наболело. Я могла кому-то посочувствовать, а кого-то поругать за то, что плохо заботится о себе: не умывается, не бреется… Наши бойцы не всегда умеют позаботиться о своем физическом здоровье. А это ухудшает и психологическое состояние.
Однажды я работала с парнем, который четыре месяца был на блокпосте и ни разу не взял автомат в руки: как только начиналась атака, он падал с подкошенными ногами и не мог пошевелиться, пока все не утихало.
Когда человек в сложной ситуации не может действовать, для его здоровья это гораздо хуже, чем когда он борется за жизнь. Адреналин, который выделяется в больших количествах, не «утилизируется» организмом и наносит непоправимый вред. Этот гормон нужен в стрессовых случаях — для борьбы и бегства. Когда такой возможности нет, адреналин остается в организме и вызывает мышечные спазмы. У большинства бойцов сильно болят спина и голова. Также одновременно спазмируются внутренние органы, что вызывает проблемы разнообразного характера: желудочные расстройства, гипертензию, стенокардию и т.д. Через несколько суток начинается интоксикация организма. Очень хороший способ снять интоксикацию — посетить сауну: токсины начинают выводиться через кожу. А нашим бойцам пока остается только придерживаться активного режима питья. Хотя чистой воды не всегда хватает. Волонтеры часто передают газированную воду, которая не годится для таких целей.
Другая типичная проблема — гипервозбуждение. Чрезмерно возбужденные люди круглосуточно ожидают опасности. Плохо, когда, находясь в таком состоянии, бойцы начинают употреблять алкоголь. Чрезмерная агрессивность приводит к массовым столкновениям, дракам и ссорам.
Еще одно негативное состояние — истощение. Бойцы очень переутомлены, а заснуть не могут. Им трудно расслабиться между боями: перед глазами возникают угнетающие картины, а в голове — множество тяжелых мыслей.
После таких состояний бойцы начинают рассказывать, что с ними произошло, могут плакать. Бывают случаи, когда человек постоянно плачет и не может остановиться. Еще одно тяжелое состояние — когда у человека возникают вопросы, на которые он не может найти ответ. Кто наш враг? Почему мы должны умирать? Почему мы здесь, когда другие развлекаются и отдыхают?
Поэтому первое, чем мы занимаемся в зоне АТО, — это психологическая помощь. Мы рассказываем ребятам, как протекает травма, какие признаки дезадаптивных состояний, как помочь себе и друзьям. Далее работаем в индивидуальном режиме. Конечно, психологи в зоне АТО необходимы. Но критически не хватает антистрессовых препаратов, лекарств для улучшения мозгового кровообращения, витаминов, микроэлементов. Когда мы обращаемся к волонтерам с просьбой помочь с витаминами, то часто слышим отказ, аргументированный тем, что ребятам там нечего есть. Но не стоит забывать, что уже четыре месяца большинство из них — на примитивном пищевом пайке. Прошло лето, а они даже не видели овощей и фруктов.
